От Барнашова ушла жена, и этот удар оказался для него куда тяжелее, чем любые служебные испытания. Он пытался заглушить боль алкоголем, но вместо облегчения получил новый удар — его перевели из убойного отдела в подразделение по делам несовершеннолетних. Для опытного следователя, привыкшего работать с жестокими преступлениями, это стало почти кромешным адом. Мир подростков казался ему чужим, непонятным и пугающе непредсказуемым.
Каждая новая встреча с трудными детьми превращалась в борьбу не столько с ними, сколько с собственной беспомощностью. Он не понимал их сленга, не чувствовал их логики, не мог постичь, что движет их поступками. Но хуже всего было то, что все эти сложности болезненно напоминали ему о самом важном человеке — о его дочери Юльке. Несмотря на родство, она оставалась для Барнашова загадкой, с которой он не знал, как говорить и как находить общий язык.
Ирония судьбы заключалась в том, что из всех подростков, с которыми ему приходилось иметь дело, Юлька была самой трудной. Между ними росла стена недопонимания, и каждый новый конфликт делал её толще. Барнашов понимал: чтобы справиться с новой работой и вернуть себе уважение, он должен научиться слышать этих детей — и прежде всего собственную дочь. Но сделать это оказалось намного сложнее, чем распутывать любое уголовное дело.
